Импортный свидетель [Сборник] - Кирилл Павлов

Из открытой, сбитой взрывной волной дверцы выскочил преступник и, веером посылая автоматные очереди, опрометью бросился к границе. Четверо солдат — бегом ему наперерез. Но он сумел перепрыгнуть через учебный окопчик, не слыша за собой выстрелов (приказано брать живым), и, едва добежав до кустарника, круто изменил направление — кинулся в ущелье. Второго преступника, полуживого от страха, взяли тут же, у догорающих обломков машины. Он и не думал сопротивляться.

— Есть выступить на охрану государственной границы Союза Советских Социалистических Республик! — отчеканил старший наряда сержант Ниязов и скомандовал: — Шагом марш!

Наряд скрылся за кустарником.

— Хорошо жить на свете, — щурясь от яркого солнца, заговорил было молодой солдат Семнецов.

— Подходяще, — согласился с ним его товарищ Егоров.

— Разговорчики! Не к теще на блины идем.

На подходе к ущелью жара стала чуть слабее — давал себя знать горный ветерок. Каждый думал о своем: Семнецов о том, как это здорово и романтично служить на границе! Вот вернется к себе в деревню и будет всем окрестным девчонкам рассказывать, как он что ни день, то ловил диверсантов. Нет, в это, пожалуй, никто не поверит. Надо рассказать об одном каком-то случае, но о каком? Случаев-то пока не было, и кто его знает, будут ли. Это не двадцатые годы, когда немало было лазутчиков.

Егоров служил уже второй год, потому о нарушителях не думал. Он вспоминал, как позавчера помогал рабочим строить дорогу в город. Многие просились, но капитан направил его. Работа ответственная, и если доверили, значит, он на хорошем счету. На вечерней поверке получил поощрение от капитана Бармаева. А кто служил когда-нибудь под началом этого офицера, тот знает, как непросто заработать у него поощрение.

Старший наряда сержант Ниязов на границе уже третий год. После службы мечтает стать учителем и уже теперь каждую свободную минуту готовится в педагогический. Дома Ниязова ждет жена. Как там она, не скучает ли? Наверняка скучает. По радио недавно передавали сводки о землетрясении, их район не задело…

Каждый, шагая, думал о своем. Неожиданные выстрелы заставили всех троих насторожиться.

— Из автоматов — огонь! — скомандовал Егоров. Он считал себя опытным пограничником.

Ниязов не успел ничего сказать. Из-за гребня скалы показался человек с автоматом. Он бежал прямо на них, ничего не видя, изредка оборачиваясь и давая короткие очереди. Вдруг, заметив пограничников, круто повернулся и прыгнул в неглубокую пропасть.

«Кто-то из местных, — подумал Ниязов, — здесь единственное место, где можно прыгать вот так: неглубоко, выступ скалы и вход в пещеру, что под Золотой скалой. Верно, знает это место…

— Семнецов, быстро на заставу, Егоров, за мной. — И Ниязов спрыгнул вслед за преступником.

Автомат дал очередь и вдруг смолк. Послышалось клацанье затвора. Видно, патроны кончились. Преступник попытался скрыться в пещере, чтобы перезарядить магазин автомата, но Ниязов не дал ему этого сделать. Преступник вытащил нож и резко метнул его в голову сержанта.

…Семнецов бежал, задыхаясь, сквозь кусты, перепрыгивая овраги. Окрик офицера остановил его.

— Товарищ лейтенант, там наши, преступник… автомат…

— Отдышитесь.

Через полминуты лейтенант уже отдавал приказания, а через несколько минут две группы пограничников остановились у оврага, что под Золотой скалой. Издали слышались звуки борьбы.

Преступнику удалось все-таки прорваться в пещеру, но уже без оружия. Егоров вырвал у него автомат и отбросил в сторону. В ту же секунду солдат почувствовал удар по голове и повалился на песок…

Из-под скалы сыпалась земля, летели камни… Скала опустилась прямо на пограничников.

— Ниязов подхватил раненого, но понял, что назад, на пригорок, вскарабкаться не успеет, и бросился в пещеру.

Почти в то же мгновение к этому месту подбежали пограничники во главе с лейтенантом.

Никита Глинин, тот самый, которого ранили на посту, был по характеру абсолютный Том Сойер. Ему почти два часа делали сложную операцию, вынимали засевшую в теле пулю, а он, переносивший все это мужественно и стойко, просил только об одном — не выбрасывать пулю, оставить ему на память.

Никита лежал в большой светлой комнате, где стояло несколько кроватей. На некоторых лежали больные…

Со шприцем в руках вошла медсестра.

— А, новенькая, — обрадовался, увидев ее, Никита. — Скажите, а как вас звать?

— Фауса.

— Красивое имя, а меня зовут Никита.

Фауса улыбнулась и вышла.

Никита полежал молча, посмотрел на спящих ребят: кто-то сопел, кто-то ворочался. Наконец тихо позвал своего соседа по тумбочке:

— Яшка, слышь! (Больной слишком крепко спал.) Романцев!

Больной пошевелился, открыл глаза. С сознанием, вероятно, вернулась и боль в переломанной ноге. Он глухо застонал, но тотчас взял себя в руки и свел губы в улыбку. Когда-то он слышал, что улыбка заглушает боль.

— Чего тебе?

— Мне ничего, — серьезно ответил Никита, — а вот тебе чего? — Никита сделал таинственное лицо. — Гляди, на столе что лежит.

Романцев повернул голову и увидел громадный шприц. От неожиданной его величины он сначала оторопел, после хихикнул.

— Ну и что из того? — спросил он.

— А то, что тебя колоть им сейчас будут.

— Да брось ты!

— А вот и не брось, заходит сейчас сестра, спрашивает, который Романцев. Ну я, естественно, на тебя показываю, тогда она говорит: «Укольчик ему надо, я пока за санитарами схожу, такого здоровяка, говорит, одна не удержу, тут троих мужчин надо, а вы его подготовьте пока». Вот я и готовлю.

— Да, дела, — ответил смирившийся со своей участью Яша. — Ну ничего, где наша не пропадала. Верно?

Глинин буквально корчился под одеялом от смеха. Наконец, отсмеявшись, и Никита вспомнил, что эта самая Фауса — невеста начальника заставы капитана Бармаева.

Работа по расчистке ущелья шла полным ходом. Десятки пограничников, а также рабочие, приехавшие из города помочь попавшим в беду воинам, вручную расчищали узкий проход к пещере. Никто не сомневался в том, что пограничники живы. Все были уверены, что они успели спрятаться в пещере. Но. часы шли, люди, орудуя ломами, заступами, сменяли друг друга, хлопотали, подбадривали криками тех, кто находился в пещере. Хотя те, конечно, слышать их не могли.

Побывавший здесь накануне Сеневич сказал, что, судя по структуре каменной породы, скала, обвалившись, расколется на сотни частей.

Конечно, если бы Золотая скала не раскололась, все было бы значительно проще. Упав, она образовала бы подобие картонного домика с двумя выходами. Из пещеры можно было бы выбраться, хотя и с трудом. Однако не было никакой гарантии, что монолитная скала не смяла пещеру как скорлупу от яйца. Пока оставалась надежда. И десятки людей, не говоря друг другу ни слова, думали об одном и том же.

На гулко отдававшееся в горах урчание машины и приезд Хотимого обратили внимание только офицеры. Солдаты, не зная усталости, делали свое дело. Вскоре наступили сумерки, солнце закатилось за западный хребет горы.

Хотимый нервно прохаживался между работавшими. Сеневич стоял в стороне, наблюдая за работой, и о чем-то переговаривался с Меметом.

Пограничники, оказавшиеся погребенными под рухнувшей скалой, не погибли. Они успели спрятаться в невысокой пещере. Через считанные секунды раздался грохот, и стало совсем темно. Золотая скала завалила единственный вход в пещеру, отрезав людей от света и воздуха.

Полгода назад Ниязов был в этой пещере и смутно помнил ее расположение. Сейчас они с раненым Егоровым находятся в тесном проходе, потом пещера расширяется — надо пройти вперед, и будет легче дышать. Бережно поддерживая друга, Ниязов пополз вглубь.

Ему казалось, что пещера очень широкая и высокая, но теперь, ощупывая стены, почувствовал: это не так. Она была маленькой, даже выпрямиться во весь рост можно было лишь в одном месте, и то с опаской удариться об острые камни, образовавшие потолок.

Егорова он положил на землю, расстелив свою гимнастерку. Когда укладывал раненого, тот застонал. Ниязов нагнулся над ним.

Разорвав свою майку, Ниязов туго перебинтовал голову Егорова. А с рукой возиться вообще не пришлось — царапина от ножа. Едва он закончил перевязку, где-то в глубине пещеры вспыхнул спичечный огонек.

…Хотимый удивился, когда Мемет предложил свою помощь.

— Но в чем она может выражаться? — глядя на жилистого, но слабого старика, спросил Хотимый — Не будете же вы растаскивать глыбы!

— Молодой начальник, наверно, думает обо мне так, словно я уже умер, — спокойно заговорил Мемет, — а я еще жив и вижу, что твои кафиры не там расчищают путь к свободе своих товарищей.

Хотимый с удивлением взглянул на старика, но продолжал слушать.